Такой неслыханной дерзости она с его стороны никак не ожидала и поддаваясь всеобщему настроению – рассмеялась, в бессилии что-либо сделать. Но это заметил Пираже, сразу кинувшийся за ним и опять как-будто схватил, но не удержал, опять схватил, но уже другую руку, а так как ее хозяин находился в движении, то он упал на колени не выдержав рывка.
А бегущий Метроне с легкостью убежал в самый конец залы, откуда слышались крики:
– Поймали! Поймали!
Тащили второго с кем поработал Метроне, уже давно пришедшего в себя.
Где-то в стороне дивана громкий веселый голос дурачившегося человека возвестил:
– Сеньоры, я идиот!
Когда Метроне бежал по коридорчику, Пираже и Мальвази только-только подбегали к нему. Но тут преграда – масса людей.
– Пора прекратить эту панику, а то они переловят друг друга или разнесут все здесь. / Двери уже валялись на полу и на них уложили пойманного, затем приподняв как на носилках. /.
– А вы попробуйте их остановить, – ответил ей Пираже. – Я голоса своего не слышу.
Пираже кинулся в араву понесшую пойманного на дверях.
Метроне в это время уже считал мелкими шагами ступеньки и насчитал уже до двух третей нужного, как услышал за спиной:
– А! ты здесь, мошенник! – крикнул Пираже схватившись за него взади.
Кинжала у Метроне уже не было, потерял где-то в давке. Тогда он не долго думая, лягнул прицепившегося так, что тот и в прямом и в переносном смысле загремел по лестнице, но перетерпев боль в поджидании подмоги снова кинулся вперед, будучи уверенным что загоняет Метроне в тупик, где собирался воздать за все сразу.
А Метроне все отходил и отходил, считая про себя ступеньки, Пираже не спешил, поджидая людей, поднимался ступенька за ступенькой. Сверху на него сбежала группа студентов, горланя какую-то песню. Пираже им крикнул идти за ним, пробегающие отвечали словами из песни. В общем когда они пробежали Метроне уже не был виден. Но сколько Пираже не поднимался наверх, Метроне все не было и не было видно.
Пираже дошел до самого конца, обыскал весь верх и с ужасом понял, что его здесь нет, как и вообще никого, кинулся вниз и пробегая возле сеньорины, даже ничего ей не сказал.
Она в этом и не нуждалась, желая покоя и тишины, отдохнуть от всего того, что предстало перед ее глазами. В комнате, в которой был ранее заточен Метроне, никого не было и она закрыла дверь, чтобы было еще спокойнее. Подошла к раскрытому от жалюзи окну, поглядеть на рассвет, отдохнуть в тишине… Было уже достаточно светло чтобы в темном пространстве внизу, полном утренней свежести, заметить силуэт бегущего человека…
Метроне во всю прыть своих ног выбежал на дорогу и помчался к арбе с парой мулов, которых он приметил впереди.
– О! Сеньор Педро! Здравствуй, дружище, – сказал он, подбегая к полному человеку с открытым лицом, начиная отвязывать его скот.
– Помоги-ка выпрячь одну из твоих кляч, все равно какую.
– Э! Друг… постой, а зачем тебе?
– Босиком бегаю, не видишь?
Отделив одну из полулошадок сам Метроне порылся в кармане, достал ту самую унцию и сунул в пухлую пятерню Педро.
Затем запрыгнул на голый круп клячи и понесся прочь.
– Э! Постой, а сдачу?
Сеньорина Мальвази закрыв от усталости глаза / ведь она всю ночь провела у больного отца / – подумала. – «Не все ли равно».
Глава XI. Которая объясняет, почему не приехал Гийоме
Все эти дни, за который Метроне побывал во стольких местах и перепетиях, Аньян находился на исходной позиции, в обычном для себя согбенно-сидячем положении; облокотившись руками о подоконник и вперив взор в окно своего номера в гостинице над кафе, что как вы понимаете пребывало напротив, или почти напротив интересующего его дома, который он считал домом Мандена, когда как его соратник Гийоме считал наоборот – де Морне, в отличие от местных, которые по своему неведению никак не считали.
Главным объектом наблюдения конечно же являлась дверь, но усиленное наблюдение велось так же за окнами и за улицей, на сколько ее отсюда можно было видеть. Сие занятие, которое сначала Аньян вообще не считал за таковое, затем превратилось для него в каторгу. Что кажется легким для одних, совершенно не привлекательно по склонности характера для других, и примером того мог считаться Аньян, со своими мучениями. Это сначала было ничего, как по-крестьянски и думалось о ничегонеделании, а потом все стало иначе. Постоянно ныла спина, даже не помогали наклоны. Спинки, такой какой нужно у стула не было, так что сидел он сутуло, отчего затем можно было успокаивать ноющую спину только «щелканьем» позвоночника. Эти шумы ни на что не похожие, были ни чем иным, как входом членов друг к другу, немного растянутыми сутулостью положения. Стоять Аньян не собирался.
Ранее в нужде и скитаниях, на работах, Аньян и представить себе не мог, что работать глазами будет еще труднее, вернее невыносимее. По крайней мере ему сейчас так казалось, ведь приходилось не просто смотреть на окружающий мир. Как смотрит на него обыкновенный человек сутки напролет, но нужно было всматриваться: в каждое лицо, в каждое окно, во все подозрительное. И при этом обладая не ахти каким хорошим зрением, его приходилось во вред себе часто напрягать.
Насмотревшись с самого утра до позднего вечера; пока внизу не закрывалось кафе, а вместе с ним и потухал свет – единственное из-за чего можно было видеть ночью дом напротив, Аньян сразу ложился в постель, отказываясь смотреть слипающимися глазами в кромешную тьму, в которой все равно ничего не высмотреть. С приятным облегчением закрывая режущие глаза, ведь солнечные лучи тоже не шутка, он считал что Гийоме зря на него злится. Ему там хоть можно было отдохнуть, большая свобода движений при их разнообразии, при отсутствии приступов мышц на закрытие глаз. А работал Аньян действительно на совесть исправно, ведь если отлынивать, то можно за это поплатиться, проворонив счастье.
И конечно же его старания не проходили даром. Много раз Аньян сообщал что де Морне и Манде, обычно всегда вдвоем выходили из дому, предоставляя Гийоме возможность бурить проход во всю силу своих бицепсов. Иногда даже он следил за ними до Дворца Правосудия.
Прийдя однажды по-осеннему дождливым холодным вечером к Гийоме, втянув из забитого мокротой носа, сообщил:
– Манде выехал из Барижа.
Я тебе даже могу сказать куда.
– ? А-а!
– Дошло таки.
– И что я поеду?
– А нет! Я тебе поеду и привезу. На милый Аньянчик, получай свою долю.
– Не так уж много я и исдратил.
– Почти ничего не осталось… Ладно на дорогу хватит, не беспокойся. Да! А ты знаешь по какой дороге он отчалил?
– По той же.
– Ты поедешь по другой, и желательно успей вперед. Только бери свою клячу, мою не вздумай взять, сразу поймут какое у нас с тобой братство.
– Это на своей-то я обгоню его скакуна? Давай на твоем поскачу, а приеду на другом, и все будет в порядке.
– Что-то ты мелешь непонятное.
– Ну сменю лошадь!
– Ни в гоем злюдяе. – передразнил его Гийоме.
– Ладно, давай свою разбизку.
– Чего-о? Да ты никак спятил, дружочек?! Я же тебе сколько раз говорил что мои четыре сотни пропали. Иначе нельзя, заруби на своем сопливом носу.
– А тебе должны заплатить четыреста?
– Ну конечно нас не одинаково оценили… Только это все равно, нам и триста хватит. Ради каких-то четырехсот, только насторожишь их. Даже и не думай.
– Подумай еще раз – четыреста? Может на них дело завести можно?
– Но не райскую жизнь, за что стараемся.
– Что-то не верится мне она. – проговорил уже свободно без сопливого акцента, так как при волнении ощущаются облегчения от мокроты.
– Да послушай ты! Что ты такой простой? Если не возьмем завещание. – грабанем! Небось еще больше будет.
– Будет ли?
– В самом доме спрятаны все его деньги. И он не зря так часто наведывается во Дворец потерянных шагов. Чуть что – ноги в руки и… Ты сам мне часто говорил – «такое преступление на всю страну прогремело!»
– Да ну!
– Что ты ну! Что ты нукаешь? Где-нибудь в секретере оно у него все и лежит.
– То-то и оно, что в секретере.
– Я тебе любой секретер в пять минут открою!
– А ты узнал уже, точно там кабинет де Морне?
– По крайней мере разговаривает о делах он только там. И жену Манде имел там.
– Ты что же уже дырочку прокарябал?
– Причем удачно так попал, и гобелен и мебель ее скрывают.
– Ну ладно давай деньги, я поехал.
– Ты все понял? О моих деньгах даже не заикайся и когда свои получишь смотри, что бы за тобой кто не проследил. И смотри, тебя могут прикончить.
– Я сам за Манде следить буду. – Назвал Аньян того по-старому, вспомнив прежнего Манде, как совсем другого человека.
– Без пользы и опасно. – Лучше потихоньку добирайся до Парижа через Ангулем. – возразил Гийоме.